Приоритетная профессиональная направленность врача-нейрохирурга, заместителя главного врача по лечебной работе Федерального центра нейрохирургии в Тюмени Стефана Стефанова – хирургия эпилепсии. Ежедневно доктор помогает спасти здоровье и жизни маленьких пациентов, измученных этой коварной болезнью. И самая лучшая награда для него – видеть, как ребенок, очнувшись после наркоза, начинает пить, есть и интересоваться игрушками.

6:00. Зачастую именно в шесть утра начинается рабочий день Стефана Стефанова. В это время он должен быть в ФЦН, если планируется ранняя операция. Ехать доктору нужно в район Патрушева из Зареки, так что вставать приходится в пять утра, чтобы привести себя в порядок и выгулять собаку. В 5:30 он уже в пути. Сегодня два серьезных хирургических вмешательства, одно из которых длится несколько часов – его проводит главный врач Федерального центра нейрохирургии Альберт Суфианов, а Стефан Стефанов ему ассистирует. Пациенту необходимо устранить тяжелый врожденный порок – одна из частей мозжечка расположена ниже положенного уровня, за счет чего отток жидкости из головного мозга в спинной затрудняется и начинаются проблемы – формирование кист в спинном мозге, гидроцефалии в головном. Нейрохирургам нужно этот путь циркуляции восстановить. Затем Стефан Стефанов сам проводит вторую операцию годовалому мальчику с эпилепсией – ему имплантировали электроды в головной мозг, чтобы записывать электроэнцефалографию.

– Сколько обычно операций вы проводите за один день?

– В среднем у меня от одной до трех операций в день. Бывают дни и без операции, но это редкость. Все зависит от профессиональных интересов – я специализируюсь на эпилепсии. Соответственно, если это мои пациенты, то на операцию иду я, если пациенты с другой патологией, то идет на операцию тот доктор, кто специализируется по этому направлению. Если этого доктора нет, то помочь может каждый нейрохирург отделения.

– В чем заключается сложность работы с маленькими пациентами?

– Маленький ребенок никогда не объяснит, что с ним происходит. У него единственная реакция на все – плач или улыбка. Самое страшное, когда он не улыбается и не плачет, не ест и не пьет. Но у маленьких пациентов есть и преимущества – это огромный реабилитационный потенциал. Ни один взрослый не сможет выдержать того, что порой выпадает на долю ребенка. Самые тяжелые и объемные операции дети переносят так, как будто это рядовое хирургическое вмешательство. Иногда у маленького пациента страшная гидроцефалия, которая сдавила мозг, но вот проходит операция, и ребенок на следующий день уже тянется к игрушкам. А взрослый от такой операции еще неделю будет приходить в себя.

– Сколько было вашему самому маленькому пациенту?

– Самому маленькому пациенту с эпилепсией, за которого мы взялись,  – 8 месяцев. У него был врожденный порок – одно полушарие намного больше, чем другое, оно анатомически сложено неправильно, из-за этого возникали частые тяжелые эпилептические приступы. Больное полушарие нам пришлось «отключить» от здорового, чтобы оно жило своей жизнью¸ но не вызывало проблем.

13:00. После операций Стефан Стефанов идет на обход в реанимацию – это его обязанность, так как он не только нейрохирург, но еще и является заместителем главного врача по лечебной работе. Сегодня в реанимации 11 пациентов. Одна из пациенток проснулась после длительной медикаментозной комы и начала выполнять команды. Это очень хороший результат после сложнейшей операции – ей удалили огромную опухоль. Вероятно, что из реанимации в скором времени эту женщину выпишут. Также порадовал врача ребенок из Иркутской области: после тяжелого хирургического вмешательства он начал по глотку пить воду.

– Часто в практике приходится сталкиваться с настоящим чудом?

– Да, таких необычных ситуаций много, особенно в детской хирургии. Причина – в непредсказуемых возможностях человеческого организма. Ребенок с гидроцефалией лежит как тряпочка, не ест, не пьет, непонятно, на каких ресурсах выживает, но после операции, как только отойдет от наркоза, это уже совершенно другой человек. Так же настоящее чудо, когда дети после удаления опухоли, пусть даже после длительного восстановления, приходят к нам и говорят: «Здравствуй, доктор». Это учит простой истине – бороться надо до конца, даже если надежды на хороший исход мало.

Помню, на старте карьеры меня отправили работать в поликлинику ФЦН, где я вел амбулаторный прием пациентов – вел отбор на операцию и контролировал прооперированных больных. А после такой работы можно было еще в операционной присутствовать. Я был тогда на операции, которая проводилась 25-летней девушке с очень  запущенной формой гидроцефалии. Оперировал Альберт Акрамович. Пациентка была похожа на скелет – абсолютно изможденная. После операции она долго не восстанавливалась. А через полгода на прием ко мне приходит цветущая девушка. Я даже сначала не понял, что это та самая пациентка, думал, что ее родственница. А это она! Собрал весь Центр, чтобы врачи посмотрели на такое чудо.

– Интересуетесь дальнейшей судьбой пациентов?

– Обязательно, это наша прямая обязанность. Более того, недавно в ФЦН  был образован уникальный для нашей страны отдел, который только этим и занимается.

14:00. После обхода Стефану Стефанову необходимо поговорить с палатным доктором, с заведующим, решить текущие проблемы каждого пациента и, при необходимости, объяснить все родителям и родственникам пациентов. По мнению нейрохирурга, мало сказать маме или папе, что непременно все будет хорошо, нужно разъяснить ситуацию детально, описать дальнейшие планы по лечению.

– Расскажите, каковы основные причины возникновения эпилепсии?

– Во-первых, генетическая эпилепсия –  это либо наследственная форма, либо состояние, вызванное поломкой гена. Также есть структурные эпилепсии, когда анатомически мозг изначально развился неправильно, либо в течение жизни возникли анатомические изменения в мозге (опухоли, травмы, инсульты и т. д.). Кроме того, есть неуточненные формы – вроде бы причины как таковой нет, нет генетических и врожденных изменений, анатомически мозг здоров, но эпилепсия присутствует.

– Когда возникла идея, что при эпилепсии может помочь операция?

– Примерно 100 лет назад. Простая закономерность: была опухоль – была эпилепсия, удаляли опухоль – исчезала эпилепсия. Так и возникла мысль – а нельзя ли с эпилепсией бороться как с самостоятельной болезнью? И в итоге нейрохирургия пришла к определенным строгим показаниям к хирургическому лечению эпилепсии. По сути, это деструктивная хирургия, ведь мы в какой-то степени разрушаем мозг. А в некоторых случаях мозг может быть абсолютно анатомически здоровым, но при этом работает неправильно, и в нем надо что-то удалить, чтобы он заработал нормально. Это самый сложный случай излечения эпилепсии – когда непонятно, где граница очага, как ее искать. Необходимо делать дополнительные диагностические операции, чтобы очертить этот очаг. Эффективность в данном случае несколько ниже, но тем не менее в ФЦН такие операции выполняются успешно.

– Больных с эпилепсией сегодня стало больше?

– Нет, таких пациентов больше не стало. Вообще, наш Центр шел долго к тому, чтобы хирургически лечить эпилепсию. Это непросто, так как нужна большая профессиональная команда. Чтобы удалить какую-то тяжелую опухоль, необходим грамотный анестезиолог и грамотный нейрохирург. Чтобы решить проблему эпилепсии, нужен грамотный невролог, грамотный хирург, грамотный нейропсихолог, грамотный анестезиолог, грамотный физиолог, и это еще не все – иногда нужны логопеды, дефектологи и т. д. Пока мы обучались и набирались опыта, то было непросто. В результате мы в Тюмени создали некий бренд – в ФЦН оперируют не менее успешно, чем в московских и даже европейских клиниках.

16:00.  В это время, как правило, Стефану Стефанову нужно решить ряд уже других вопросов, например, касающихся транспортировки пациентов. Так, есть тяжелый пациент из другого региона, который сам не сможет доехать в Тюмень. Необходимо организовать его транспортировку коротким и безопасным путем, согласовать дату выезда, вид транспорта, запросить набор анализов, созвониться с лечащим доктором. Обычно такая работа занимает час-два.

– На что сегодня способна операция  при эпилепсии в ФЦН?

– Сама по себе хирургия эпилепсии разноплановая. Есть паллиативные, то есть «вспомогательные», операции, которые могут облегчить приступы или уменьшить их частоту. И это уже хорошо. А есть радикальные операции, которые позволяют полностью избавить пациента от болезни. Отбор пациента на операцию – непростая история. Нельзя взять любого больного с эпилепсией и прооперировать. Пул пациентов, которых отбирают для хирургического вмешательства, – это те люди, кому не помогают правильно подобранные в оптимальных дозах лекарственные препараты или у кого есть побочные эффекты при приеме препаратов. Но мы не берем всех – у нас четкий отбор, четкие критерии: очаговые симптомы, характер приступов, электроэнцефалографическая картина, МРТ, нейропсихологическая картина. Только при совокупности всего этого можно говорить о хирургическом вмешательстве. Наилучший эффект от операции – избавление больного от приступа. Такие пациенты у нас есть, и их немало. Но есть и такие, кому операция не помогла. Эпилепсия – болезнь коварная.

– Как помогают новые технологии в лечении эпилепсии и что ждать в будущем от нейрохирургии?

– Кардинально изменилось и оборудование, и технология операции. Без нового оборудования новые методики и не появились бы. Теперь у нас на вооружении есть хирургический лазер, дающий нейрохирургам неограниченные возможности. Пример из практики: ребенок с эпилепсией, у него небольшая доброкачественная опухоль в центральных отделах височной доли. Раньше, чтобы только добраться до опухоли, нам нужно было удалить часть височной доли. А теперь мы без вскрытия черепной коробки с помощью лазера за секунды выполняем операцию. Сегодня в Тюмень приезжают именитые доктора со всего мира, чтобы увидеть, как мы оперируем, и нередко можно от них услышать: «А мы такого не делаем!»

– Каковы перспективы нейрохирургии?

– Сейчас наша мечта – бесконтактная хирургия. Надеемся, что реализуем ее.

17:00. У Стефана Стефанова вечерний обход реанимации. Необходимо сдать смену докторам, которые останутся с пациентами на всю ночь, обговорить дальнейшую тактику, чтобы облегчить жизнь пациентам.

– У вас такая сложная и напряженная работа. Признайтесь, как возникла мысль стать врачом, нейрохирургом?

– С маминой стороны есть много родственников, связанных с медициной.  Моя бабушка была детским неврологом-эпилептологом, главным врачом крупной больницы в г. Стерлитамаке, другая – врач-рентгенолог в НИИ нейрохирургии Бурденко, доктор наук, дядя – нейрохирург, двоюродная сестра сейчас заканчивает медицинский вуз. Вроде бы поддержал семейную традицию.  Просто всю жизнь, сколько себя помню, хотел быть врачом, еще со школы интересовался медициной, в старших классах поступил в медицинский лицей.

Понимал, что быть нейрохирургом непросто, в медицине вообще нет простых специальностей, а нейрохирургия – один из самых сложных ее разделов. Учился в Тюмени в медицинской академии, поступил в вуз достаточно легко. Придерживался мнения, что поработать в медицине еще успею, сначала надо учиться, так что в студенческие годы подрабатывал не по профессии – был дворником и даже Дедом Морозом.

– Каким было первое место работы?

– Первое место работы – ФЦН. Я был одним из первых ординаторов, кто учился в Центре и сразу после окончания вуза остался здесь работать.

18:00. Затем у Стефана Стефанова обход в отделении детской нейрохирургии. Подготовка к этому обходу иногда затягивается на 2-3 часа, потому что есть неоднозначные моменты, которые требуют обсуждения. Нередко мнения докторов диаметрально расходятся, но потом специалисты приходят к консенсусу.

– Какая операция запомнилась  как самая сложная?

– Первая, еще в ординатуре. Долго к ней готовился. Сейчас она бы заняла у меня двадцать минут, а тогда я ее выполнял, казалось, часов пять. Но страха не было, да и не должно его быть у нейрохирурга. Хотя я перед каждой операцией всегда испытываю волнение, нет такого, что оперирую на автомате.

– В вашей профессии необходимо постоянно учиться?

– И учиться, конечно, приходится непрерывно. У Альберта Суфианова очень строгий подход к специалистам Центра. С теми людьми, в ком Альберт Акрамович видит перспективу, он очень требователен. Несмотря на свои регалии и звание, он тоже продолжает постоянно учиться. И если даже он это делает, то мы просто обязаны – подготовка к любой операции требует если не изучения нового материала, то беспрерывного повторения старого. 

19:00. Наступает личное время нейрохирурга – написание статей, подготовка к презентации, составление операционного плана на завтра. Работа затягивается до девяти вечера.

– Как работа совмещается с личной жизнью? Ведь у вас семья, двое маленьких детей…

– Я долго встречался со своей девушкой, которая затем стала моей супругой, – мы вместе еще со школы, оба закончили наш тюменский медвуз, жена стала терапевтом. Альберт Акрамович знал об этом, и когда перед трудоустройством проводил со мной собеседование, то сказал: «Предупреди будущую супругу, что жена нейрохирурга – вдова при живом муже, личной жизни у него нет». Это не самое приятное, но большое спасибо моей жене, что она готова терпеть мою непростую работу. Раньше девяти я дома не появляюсь – гуляю с собакой, купаю старшего сына, ему 5 лет, укладываю его спать.

– Как любите отдыхать?

– Люблю рыбалку. Не мог дождаться лета, чтобы наконец от души порыбачить.

– Хотели бы, чтобы ваши сыновья стали врачами, нейрохирургами?

– Мечта любого хирурга – поработать с сыном за одним операционным столом. Я был бы счастлив.

– Как вы считаете, ваш путь как профессионала сложился удачно?

– Считаю, что мне очень повезло. Когда учился, то понимал  – чтобы стать нейрохирургом, надо постараться, ведь на тот момент ближайшая школа нейрохирургии была в Екатеринбурге. В 2010 году, во время обучения в академии, узнаю, что в Тюмени будет организован Федеральный центр нейрохирургии, а при нем – ординатура, а руководить учреждением будет действующий профессор. Вот это повезло! На собеседовании Альберт Суфианов жестко дал понять, что простого пути не будет. По сей день его наставления мою жизнь меняют кардинально. Так, я никогда не хотел быть детским нейрохирургом. В один прекрасный день Альберт  Акрамович меня вызывает: «Все, будешь детским нейрохирургом. Есть вопросы?» Когда он так говорит, то уже не возражаешь. И теперь я понимаю, как он был прав – никакая взрослая хирургия не сравнится с детской. И я очень высоко оцениваю нашу тюменскую школу нейрохирургии в ФЦН – если ты хочешь чему-то научиться, то тебе предоставят такую возможность всегда. 

Автор: Елена Сидорова

2021-08-23 09:02:47