Когда речь заходит о профессии хирурга, то обычно представляешь себе крепкого мужчину с большими руками. Разве иначе можно выдержать эту работу, тут нужна недюжинная сила, уникальная выносливость? Лусине Арутюнян, сердечно-сосудистый хирург кардиохирургического отделения № 1 Областной клинической больницы № 1, не такая – очень красивая хрупкая женщина с изящными руками и очаровательной улыбкой. Как она выполняет сложнейшие ювелирные операции на сердце и сосудах, спасает жизни самым безнадежным пациентам? Но сомнения отпадают уже в начале разговора. Лусине Амазасповна – это характер, это профессионал своего дела, которая благодаря своему таланту и трудолюбию смогла сделать из своей фамилии настоящий бренд кардиохирургии Тюменской области: «Сложный случай? Вам к Арутюнян!»

Лусине Амазасповна, расскажите о начале вашей медицинской карьеры. Почему выбрали такую неженскую профессию – кардиохирург?

Честно признаюсь, я никогда не хотела быть доктором. Школьницей присматривалась к журналистике и еще думала о профессии математика. Но папа мечтал, чтобы его дочь непременно стала врачом и никем больше! Я прислушалась к его совету  и подала документы в Тюменскую медицинскую академию. Школу окончила с золотой медалью и могла по собеседованию поступить в ТюмГУ на журналистику или на физико-математический факультет, а в медицинский вуз надо было сдавать экзамены. Подумала: «Ну не пройду по конкурсу, все само собой решится». Однако поступила без сложностей.

После окончания с отличием Тюменской медакадемии по специальности «Лечебное дело», а затем ординатуры по общей хирургии и переподготовке по сердечно-сосудистой хирургии устроилась на работу штатным сердечно-сосудистым хирургом в Областную клиническую больницу № 1, где работаю до настоящего времени. По совместительству – сердечно-сосудистый хирург в консультативных поликлиниках ОКБ № 1, Тюменском кардиоцентре, госпитале «Мать и дитя», санатории «Сибирь», а также доцент кафедры кардиологии и кардиохирургии с курсом СМП ИНМР.

Помните свою первую операцию?

Конечно! Вообще, надо сказать, что мне всегда очень везло – я работала с талантливейшими людьми, у них и научилась многому в профессии. Моим первым учителем был Сергей Михайлович Корней,  кардиохирург с профессиональной  подготовкой в лучших европейских клиниках мира, ученик академика Акчурина Р. С., ему я многим обязана. Основная моя хирургическая карьера сложилась под руководством наставника Валерия Степановича Нелаева, именно он поверил в меня, доверил мне человеческие жизни, будучи заведующим отделением в то время, и, как позже выражался, не ошибся. Валерий Степанович привил во мне кардиохирургический дух, все сложнейшие операции проходили под его руководством и с его моральной поддержкой.  Моя первая операция состоялась в 2007 году. Ситуация, кстати, сложилась удивительная. Работала второй год, и меня в этот день оставили выполнять обязанности заведующего отделением. Неожиданно мой коллега, который должен был оперировать плановых пациентов, заболевает. Что делать? Заведующий отделением в отпуске, как одной оперировать? Но пациент уже запланирован и подготовлен  к операции – протезированию митрального клапана. На помощь пришел  Анатолий Иванович Клепалов, который был не только основоположником  сердечно-сосудистой  хирургии в Тюменской области, но и человеком, давшим мне многое, как в моральном, так и в профессиональном плане. И он мне показал потрясающий мастер-класс, который я запомнила на всю жизнь! Операция прошла успешно, ведь рядом со мной был такой руководитель.

А вам было страшно?

Нет, думаю, что страх для хирурга – лишняя эмоция. Ты чувствуешь ответственность за пациента, уверенность в своих силах. А если этого нет, то не стоит и подходить к операционному столу. Когда идет операция на сердце, то каждая секунда на счету, и малейшая погрешность опасна, поэтому соизмеряешь каждый свой шаг. Конечно, волнение присутствует, ведь врачи – живые люди. В начале практики у меня появлялась тревожность перед операцией, но сейчас, благодаря приобретенному опыту, этого нет – даже если идешь на операцию с ординатором, то понимаешь – с любой ситуацией справишься, тем более у нас очень сплоченная и профессиональная команда не только кардиохирургов, которые  всегда друг другу помогают советом, но и высокий уровень профессиональной подготовки анестезиологов-реаниматологов.  

Какие операции проводятся в отделении кардиохирургии?

В нашем отделении лежат пациенты как с сосудистой, так и с сердечной патологией. Здесь проводятся: хирургическое лечение ИБС (операции коронарного шунтирования на работающем сердце и в условиях искусственного кровообращения, коррекция врожденных и приобретенных пороков сердца – протезирование и реконструкция клапанов, открытая и гибридная хирургия восходящего отдела, дуги и нисходящего отделов аорты при патологиях аорты, эндоваскулярное протезирование брюшного отдела аорты при аневризмах аорты, удаление новообразований сердца, реконструктивные и эндоваскулярные вмешательства на магистральных и периферических артериях конечностей и брахиоцефальных сосудах при атеросклеротических поражениях и т. д. Операции выполняются как в плановом, так и в экстренном порядке.

По сути, в отделении работают универсальные доктора, которые лечат сердце и сосуды,  и большинство моих коллег выполняет весь спектр хирургических вмешательств. 

Самый молодой и самый возрастной ваш пациент? Можно ли говорить, что заболевания сердечно-сосудистой системы сегодня «помолодели»?

В отделение кардиохирургии поступают пациенты от 18 лет и выше. Верхней планки нет – все зависит от показаний. Самой возрастной моей пациентке было 83 года. Но и это не предел – знаю ситуацию, когда на операцию по коронарному шунтированию взяли мужчину 90 лет. А почему бы и нет, если он еще десять лет проживет?

Печально, что поступают и совсем молодые пациенты. Раньше атеросклероз возникал практически только после 40 лет, а сейчас часто после 30 лет, и даже оперировали 27-летнего пациента. Вроде бы не курит, не пьет, ведет здоровый образ жизни и вдруг попадает к нам. В чем причина? Генетика, экология, питание – наверное, все факторы вместе. Но, конечно, это не повсеместно, в основном наши пациенты с корреляцией – курильщики с тяжелым анамнезом, пожилые люди и т. д.

Как вы считаете, изменилась ли кардиохирургия с момента начала вашей практики?

Безусловно, очень изменилась. Произошел резкий рывок вперед – выросло мастерство кардиохирургов, появились передовые технологии и уникальное оборудование. И важно, что все это наши пациенты могут получить в Тюменской областной больнице № 1. По моему мнению, любой человек имеет право на медицинскую помощь на уровне европейских стандартов. И когда ко мне приходит пациент и говорит, что хочет лечиться, например, в Германии, то мне не стыдно ему сказать: «Зачем ехать в Германию, если все то же самое есть у нас?» Пожалуй, отличаемся мы от Европы только тем, что после всех возможных вмешательств для спасения жизни человека не можем провести трансплантацию сердца. Но работаем в этом направлении! И я уверена, что скоро и такие технологии у нас появятся.

Но за этими достижениями стоит огромный труд и постоянное обучение специалистов в лучших медицинских центрах России, Европы, Израиля.

Кроме серьезных теоретических знаний требуется и каждодневная практика – важно постоянно совершенствоваться! Чтобы стать хорошим хирургом, мало получить красный диплом, нужно шаг за шагом идти в профессию – сначала ассистировать, смотреть за работой опытных коллег, потом приступать к каким-то манипуляциям, а в редкие свободные минуты читать научную литературу. По-другому не получится. Конечно, есть и такие хирурги, кто свои положенные часы отработал и ушел, но обычно они в кардиохирургии не задерживаются. Здесь об отдыхе можно забыть. Помню, с третьего курса начала ходить на дежурства в ОКБ № 1 в отделение врожденных пороков сердца у Кирилла Викторовича Горбатикова, который и сейчас заведует им  и является ведущим  детским кардиохирургом. Кирилл Викторович круглосуточно трудился во благо спасения жизней маленьких пациентов, и  опыт, который у него переняла, и его наставничество также внесли вклад в мое становление как хирурга. Вечером в стационар к ребятишкам, ночью на операцию, с утра – на занятия. Спать некогда, зато интересно!

А как обычно складывается ваш рабочий день?

Сначала думала, что я что-то не я не так делаю – почему мне не хватает времени постоянно? Потом коллеги «просветили»: «Ты просто много на себя взвалила. Но у меня не получается иначе. Рано утром приезжаю в отделение, у нас есть кадровый административный резерв, и я иногда  исполняю обязанности заведующего отделением, руководителя центра сердца и сосудов, а в последнее время и заместителя главного врача. Сначала обход пациентов, планерка с врачами, потом работа с ординаторами, операция, потом снова пациенты, консилиумы, врачебные комиссии. Также я провожу амбулаторные приемы в нескольких клиниках города – в Тюменском кардиоцентре, в госпитале «Мать и дитя», в санатории «Сибирь», где в основном ведется не только консультация, но и отбор пациентов на высокотехнологичные вмешательства, определяется их  маршрутизация в специализированные центры, что облегчает состояние пациентов  и сокращает срок получения медицинской помощи.

Кроме того, много времени занимает кафедральная работа, так как я являюсь доцентом кафедры кардиологии с курсом кардиохирургии в Тюменском государственном медицинском университете – мы готовим ординаторов. Еще  наше отделение дежурит в Центре медицины катастроф, и специалисты по линии ЦМК вылетают к экстренным больным в любое время дня и ночи за пределы Тюмени.

У меня была ситуация, когда я пришла домой после тяжелейшей операции, и тут же раздался звонок – надо ехать в Ишим к 9-летней девочке, которой стеклом перерезало руку. Я была настолько уставшей, что только проехав 60 километров, вдруг подумала: « А почему я, ведь у нас есть детская кардиохирургия?» Но поехала, и, как потом оказалось, не зря – реконструкция сосудов помогла сохранить конечность девочке. В результате все прошло успешно. А следом у меня была еще и плановая операция…

Как вы все успеваете? Удается отдохнуть?

Успеваю, потому что вся моя жизнь – это работа. Вот если вы меня спросите про личную жизнь – на нее времени нет. В мою личную жизнь всегда вносила коррективы моя вечная занятость на работе. Однажды мой молодой человек мне говорит: «Все, сегодня встречаемся в пять вечера, освободи день и приходи, иначе конец». Я собираюсь, выхожу из отделения, прохожу мимо палаты и вижу, что женщине плохо, по сути, она умерла. Начинаем реанимировать – завели! Смотрю на часы – 18 часов. Выскочила из больницы, прибежала, а он меня не дождался. Но я не расстроилась, подумала: «А вот если у тебя будет такая ситуация, и какой-нибудь доктор перешагнет и побежит на свидание?» 

В 21-22 часа прихожу домой, на следующий день с утра на работу, есть еще суточные дежурства 2-3 раза в месяц. Большинство моих коллег трудятся именно так.

Но и долго отдыхать я не могу, впадаю в депрессию. Вроде бы надо отключиться, расслабиться, но меня хватает на три дня, тем более что телефон не замолкает – пациенты звонят. Зачем? Ну, представьте такую ситуацию – мы успешно проводим сложную операцию, а потом пациент уезжает в свою деревню. Кто его будет наблюдать? А ведь любая ошибка, даже в коррекции дозы препаратов, влечет порой необратимые последствия. А так человек может подстраховаться, позвонить, посоветоваться.

В целом же хорошо получается отдохнуть при общении с моей семьей и с друзьями. В последнее время еще 2-3 раза в неделю хожу в спортзал. Вроде бы чувствуешь себя совсем не бодрой после рабочего дня, а тут еще упражнения надо делать. Но приходит такая хорошая усталость, здоровая.

Какая операция была самой сложной в вашей практике?

В основном это острые расслоения аорты. Когда у человека есть аневризма аорты, то при определенных факторах, например при гипертоническом кризе, этот сосуд лопается и пациента привозят с гемоперикардом  – наличием жидкости  в околосердечной сумке. И стенка аорты практически сдерживается только тонкой пленочкой. Надо срочно собирать бригаду и идти на операцию, которая может длиться около 5-10 часов. В моей практике были подобные операции, которые длились и 20 часов. Меня иногда спрашивают: «Как столько времени вы не отходите от стола? А как же физиологические потребности?» А их как будто нет.

Еще помню одну пациентку, которую оперировала лет десять назад. Сейчас ей порядка 86 лет, жива-здорова, скандинавской ходьбой занимается. Но случай запомнился. Заступаю на обычное коронарное шунтирование, но структура тканей сильно изменена, с ними трудно что-либо сделать, не удается достичь герметичности. Пригласила старшего  коллегу – может,  я не могу, а у него получится? Позже присоединился и заведующий отделением, он снимает зажим, и как в фильме ужасов ткани «ползут», как мыло. Оперировали до часа ночи, но спасли.

Я иногда ловлю себя на мысли, что у меня есть какое-то хирургическое чутье – я чувствую, когда срочно нужна пациенту. Помню, была в центре города, и вдруг звонок – моему пациенту стало немного хуже. А у меня забилось сердце – нет, не «немного», надо срочно ехать. Рванула в больницу, а его уже минут двадцать реанимируют. Пациента спасали на протяжении двух часов, пришлось выполнять открытый массаж сердца прямо в отделении реанимации, к счастью, успешно . Через десять дней пациент выписался.

Очень много интересных клинических случаев на выезде по линии ЦМК, приходится оперировать пациентов с разной патологией и травмами, порой в «военно-полевых условиях», где тебе никто не придет на помощь, но все же благодаря опыту и призванию справляемся.

Помнится, в СМИ нашумела история про «каменное сердце»…

Да, действительно, был такой случай. Это называется «панцирное сердце» – сложнейшая патология, распространенность которой не превышает 1,5-2% от всех болезней, связанных с сердцем. И у хирурга такая операция может, по сути, быть только раз в жизни. У меня, получается, была. На операцию взяли тяжелого пациента, и во время операции у него останавливается сердце. Анестезиолог говорит: «У него нет выброса!» В этот момент нужно срочно открыть грудную клетку и делать прямой массаж сердца. А  сердце обросло «камнем» – это кальциевое отложение, возникшее вследствие какого-то воспалительного процесса. Я дала ассистенту команду быстро выделить бедренные сосуды и буквально через плевральную полость добралась к сердцу. Пациента завели, а потом потихоньку освободили сердце от «панциря». Операция прошла успешно.

Но бывает, что во время операции пациент умирает. Как внутренне удается справиться с такими потерями?

Это тяжело. Беседуешь с пациентом, даешь ему надежду, он тебе верит, с доверием смотрит в глаза, улыбается. И вдруг  его уже нет… Я каждого пациента воспринимаю как своего родного человека, независимо от его статуса, места жительства и т. д. Делаю все возможное и порой даже спасаю тогда, когда по логике это было сделать невозможно. Но ситуации бывают разные, не все зависит от врача. С годами не привыкаешь, нет, но как-то адаптируешься, дабы не впасть в эмоциональное выгорание. Однако все равно нелегко переношу это.

А благодарных пациентов много? Или больше тех, кто жалуется?

Надо отметить, что ситуации с претензиями сегодня участились. По большей части это связано со СМИ, где порой воспроизводится образ «врачей-убийц». Но большинство моих пациентов – благодарные люди. И для меня это великая радость и большая поддержка. Очень мотивирует, когда приходит на прием пациент 71 года, который оперировался у меня десять лет назад и до сих пор чувствует себя отлично.

Вообще, часто приходят на фамилию: «Нам нужен доктор Арутюнян». Видят меня и с сомнением: «Это вы будете оперировать?» Была помоложе – обижалась, как так? А теперь мне это льстит – здорово же, что глазами пациента выглядишь намного моложе.

Интересно, когда заходишь в палату к одному пациенту, а второй говорит: «Я вас знаю, вы моих родителей оперировали». Чувствуешь себя членом одной большой семьи. Поэтому всегда говорю своим ординаторам, что если нет любви к пациентам, нет призвания к работе, то сюда нельзя идти ни в коем случае. Сейчас медицина стала другой, зарплаты достойные, а мы начинали с окладом в пять тысяч рублей. И ни разу не приходило в голову бросить работу из-за низкой зарплаты.

Расскажите, какие эмоции испытали, когда узнали, что стали лауреатом премии национальной медицинской палаты в России в 2016 году?

Для меня это стало неожиданностью. Было выдвинуто около 600 номинантов – достойных молодых кандидатов со всей России, а лауреатами стали всего 10, и среди них я. Это огромная честь. Всегда восхищалась деятельностью всемирно известного доктора, президента НМП Леонида Рошаля. Его признание и получение награды из  рук президента самого мощного общественного профессионального объединения медицинских работников в России – большое счастье. Кроме того, было много позитивного общения, в том числе и за круглым столом с министром здравоохранения Вероникой Игоревной Скворцовой. Я с гордостью узнала, что Тюмень в медицинском сообществе – на слуху!

Какой себя видите через 20 лет?

Такой же как сейчас. Хирургия – это мое основное призвание! Помню, в начале моего профессионального пути мне говорили: «Куда ты идешь? Будешь лет через двадцать огрубевшей теткой, уже не сможешь по отделению как конь бегать». Но я сейчас чувствую себя гораздо лучше, чем раньше, как морально, так и физически. Очень важно , когда ты занимаешься любимым делом в коллективе со здоровой атмосферой, в команде с профессионалами и поддержкой  администрации, в таких условиях можно и «горы свернуть». Пока в отделении бытует мнение, что мне всегда 25. Темп жизни такой, сбавлять нельзя – у меня пациенты, они мне доверяют. Поэтому я в профессии педант и очень требовательна к команде. Ведь каждый шаг, миллиметр   – это жизнь пациента. И ты понимаешь, что порой очень важно быть в нужное время в нужном месте.

Случаются ли в вашей работе какие-то необъяснимые с позиции разума ситуации, чудеса?

Да, чудеса в нашей работе случаются. Но еще я верю в чутье, интуицию. Возможно, что это связано с настороженностью, которая сформировалась с годами, – надо особенно присмотреть вот за этим пациентом. Возможно, это опыт. Но у меня с пациентом существует некая незримая связь.

Автор: Елена Сидорова 

2021-04-25 17:16:30